По Благословению Божию

Что творится в доме престарелых

или Исповедь волонтера — II

(Продолжение мытарств)

Тут некий оппонент высказался весьма резко, но и на том ему спасибо, для затравки пойдет.

«Документ? Думал, действительно выписка по счету или какая-нибудь накладная. А то сочинение на вольную тему «какие все гады, один я дартаньян!».

Что мнение это может встретить немало сторонников — на этот счет у меня сомнений нет. А потому для приверженцев буквы стоит напомнить, что у слова «документ», помимо юридических смыслов, есть еще значение свидетельства о тех или иных фактах. Однако этот материал стал документом и в юридическом смысле тоже, ибо как таковой он отправлен (вкупе с другими вещдоками) в самые различные инстанции. Это было одной из целей его написания и размещения в интернете. Именно поэтому я избегала информации недостоверной или той, которую не могу подтвердить, а также фактиков типа «тайны мадридского двора», «взятки», «блат» (впрочем, «блатные» уже всполошились), дабы некие не попытались уловить меня в слове, что, в сущности, мы имеем и теперь. Ведь и то высказывание — свидетельство того, что документ затронул чьи-то интересы, а «лаятели» тут всегда найдутся — «было бы корыто»... Желающих и умеющих запутать в словах теперь предостаточно. Таковые за деревьями норовят не увидеть леса, зато им ничего не стоит из мухи сделать слона.

Что же касается «выписки по счету или накладной» — ну по счетам-то все равно неким [...] платить придется, хотя оно и накладно выйдет, да и выписка тут отнюдь не в полном объеме. И ведь не как-нибудь, так как «Бог-то поругаем не бывает». Ибо община волонтеров, на которую они дерзнули, — это малая церковь, люди разных возрастов, но в основном молодежь, собранная из разных мест, которые осуществляли служение любви согласно договору о сотрудничестве между Воронежской епархией и ВОГЦ. Так что у этих самых, да, […], затеявших это гонение, накладочка вышла, тьфу на них. Но остановиться они уже не могут.

Насчет же сочинения на вольную (свободную, что ль?) тему — тоже ошибка (говорю как преподаватель), поскольку тема у нас — заданная, она задана всей нашей жизнью, «российский беспредел» называется. Так что трактуйте, как хотите.

Что же до «дартаньяна», то тут на «донкихота», пожалуй, больше потянет. Только кто б там ваш герой ни был, он все же не один — посмотрите интернет. Есть о чем подумать.

Однако по большому счету спешу напомнить, что документ этот написан по благословению Божию, а потому брать на душу грех лжесвидетельства у меня намерения нет. Это же касается и «исповеди» как жанра. К тому же в моем случае имела место некая редактура, так что момент ошибки считайте что исключен. В отношении же своей «непогрешимости» напомню, что я никоим образом не собираюсь приписывать себе никаких заслуг (это я говорила в т.ч. и в кабинете Синицыной в день изгнания), ибо за меня все делал Тот, Кто благословил. А потому в нашем случае левая рука не ведала, что делает правая — и никакого вам «пиара». А кому и почему это не по нраву пришлось — тут вопрос другой. И если я, как и всякий немощный человек, и повинна в тех или иных грехах, хотя и силы Божией явлено было через нас предостаточно, то грехи эти — не таковы, чтоб так подло нас изгонять, разворачивать против нас оголтелую травлю и вести на нас беззаконную охоту. О том, что слова эти — не преувеличение, хочу поведать в продолжении написанного ранее, чтоб стало ясно, кто есть кто.

Ведь действительность-то наша такова, что каждый может оказаться в любом из домов инвалидов — от сумы да от тюрьмы, как говорится, не зарекайся, старики в наше время мало кому нужны стали. А т.к. ВОГЦ — учреждение элитное (областной геронтологический центр!), то — судите сами. Беспредел российский колесанул так, что все описанное в части I — цветочки в сравнении с тем беснованием, что началось потом. А ягодки эти — клубнички, землянички, гибнеры, ляпкин-тяпкины и прочие — краснеют и бледнеют, стыда вот только не имеют. Безудержный произвол Синицыной, Воронцовой и ихже с ними нарастает и доселе. События приняли уже криминальный оттенок: «бездна бездну призывает». Беззаконие всеми силами стремится отстоять свои права на беззаконие.

Нетрудно заметить, что в нашем случае, как в капле воды, отразились слишком многие зловонные и трудноизлечимые язвы нашего времени. Например, можно много говорить о «демократии», «свободе совести», «правах человека», но стоит посмотреть, как всё это выглядит в среде этих слабозащищенных, зависимых пожилых людей (а среди них немало участников войны), которые живут все же не в своем, а в казенном доме (или, как здесь усиленно подчеркивают — «гос.учреждении») — и многое станет ясно.

И немалую роль играет тут такая «область темная», как психиатрия. То, что до сих пор она продолжает оставаться в России репрессивно-полицейской силой, ни для кого не секрет. И пусть делают это втихую, почти всегда обходя законы или же находя лазейку в них — кому от этого легче? В ВОГЦ на этом набили руку уже давно. Вот и до меня решили добраться. Но — немного истории. Лет 6 тому назад я столкнулась с этим в тех стенах вплотную, во время так называемого «перепрофилирования», когда инвалиды заочно в суде получали статус недееспособности и насильно (или обманно) были отправляемы в психоинтернаты. Паника была всеобщей: все жили как под дамокловым мечом, гарантий не было ни у кого. Я пыталась тогда вступиться за жертв этого безобразия, но тогда мне ничего не удалось сделать, поскольку законодательство наше, увы, и до сего дня таково, что позволяет с помощью пресловутой статьи 29 ГК РФ творить такие жуткие штучки. Это признали и в областной прокуратуре. «Несовершенен сам закон, тут нужно вмешательство законотворческих органов», — сказали мне тогда. А денег на хорошего адвоката тогда у нас не было. А может, сейчас самое время заняться этим вопросом? Человека ищу, человека! Кто может помочь несчастным?

Но и теперь еще подобные преступления творятся в ВОГЦ. Такое беззаконие было допущено в отношении Животова Альберта, человека вполне нормального, но которого признали недееспособным за то, что он написал жалобу в СЭС (ну, это мы проходили!). Его заковали в наручники, затолкали в машину и отправили в психоинтернат в Русской Гвоздевке (да, местечко еще то...) Родственники пытаются защитить его интересы через суд. Дело их правое. И да поможет им Бог! Однако ж подобного рода дела фабрикуются в ВОГЦ и доныне. Претенденты есть. Например, Ретюнский, участник войны.

А о том, что статус недееспособности получили люди по чьм-то проискам, мне говорил как-то Белов С.Г. Один человек попал в закрытое учреждение из-за претензий своей матери на его квартиру. После долгих мытарств (вплоть до Европейского Суда) он добился того, что недееспособность с него была снята. (Кажется, это «Дело Штукатурова»). Это единственный такой случай. А сколько тех, кто не столь настойчив! Вот что это за статья — 29 ГК РФ «О недееспособности». Прорех в ней много, и все мы тут можем попасться — при нашем-то беспределе! А что говорить о домах инвалидов! Перевести человека из интерната общего типа в интернат закрытого типа (психоинтернат) куда проще: система-то одна... И, таким образом, в руках беззаконников из ВОГЦ оказался сильнейший репрессивный аппарат в виде психиатрии, судебной психиатрии и сопутствующих инстанций. К тому же в ВОГЦ и всегда, а в последнее время — особенно — по самому наималейшему поводу (например, недовольство качеством пищи) людей запугивают отправкой в психоинтернаты. Об этом я слышала совсем недавно. Зато там беззастенчиво эксплуатируют психохроников, которых используют как бесплатную рабсилу для тяжелых работ (и не только на территории ВОГЦ...) Некоторых из них, например, Шишкина Сергея, заездили настолько, что он, бедняга, уже готов проситься в психоинтернат. Говорила я об этом в департаменте, но пока — воз и ныне там.

Воистину — «страшное заведение», говорят некоторые пациенты психбольниц. Об этом они наслышаны от тамошнего медперсонала. А некоторые проживающие от ужасов ВОГЦ сами просились в психбольницу в Тенистом. «Там спокойнее, чем здесь», — говорили они.

Да, моральная обстановка в ВОГЦ в последнее время стала действительно зловещей: атмосфера доносительства, сплетен, клеветы, шантажа нарастает день ото дня. Дирекция погрязла в кознях и интригах. И когда им только работать!

Вот и против меня земляники с гибнерами решили состряпать некое дельце. Нужды нет, что шито оно белыми нитками — тут и погрязнее дела проходили. Как все начиналось, я вкратце поведала в своем предшествующем материале, Р.S. от 12 апреля. Тогда беззаконники в белых халатах в психушке, сподручные беззаконников из ВОГЦ, думали постращать и меня тоже. Ясно, что все в их действиях беззаконно, начиная с вызова-шантажа по телефону и кончая воплем-шантажом «будешь делать уколы!» и стуком по столу. Мне ведь практически все их препараты противопоказаны, но этим-то что за беда? Цели-то их немедицинские. (Да и не секрет, что есть в их арсенале такие «уколы», что могут из человека сделать скотину). В тот раз я почти чудом упорхнула из их рук. Но это было только начало... До сих пор не знаю, что они мне понаписали, хотя кое о чем догадываюсь. Не зря, должно быть, мне угрожали статьей 29, уже «Закона о психиатрической помощи». Речь там идет о принудительной госпитализации. В качестве основания мне была предъявлена жалоба все той же Синицыной. Мало было ей выгнать меня — надо было еще выставить сумашедшей, да еще в дурдом отправить! Вот так вот — манипулируя двумя статьями №29 — 29 ГК РФ «О недееспособности» и 29 Закона «О психиатрической помощи» — «О госпитализации в недобровольном порядке» — Синицына и окружение беззаконников пытаются пресечь всякое недовольство и удержать в руках власть. А 29+29=58... Вам это ни о чем не напоминает? Знакомая ведь цифра... Из времен не столь отдаленных... Зловещий символ вышел!

Когда через неделю я поведала этот случай в департаменте Белову С.Г. и Мещерякову Д.В., даже они, сторонники и защитники Синицыной, вынуждены были признать, что тут был, по их словам, «перегиб». Какой уж там «перегиб» — преступление, вещь обычная в тех стенах. Но я-то, слава Богу, в своём доме живу, не в казённом. Хотя — так ли я неуязвима для них?.. Смотрите.

А дальше дело было так. Где-то 21 апреля мне сообщили по телефону, что умерла наша глубоко верующая прихожанка в возрасте 99 лет. Родственников у усопшей не было, тело уже находилось в часовне (морге). Нужно было опрятать тело, пропеть молитвы и приготовить её к погребению (всё необходимое у нас есть). Уже тогда, после случая в психушке, появляться для меня в ВОГЦ было небезопасно, но отказать бабе Лене в этой последней милости я не могла: она стала чем-то вроде символа нашего храма. Рабочий день кончился, я надеялась попасть в ВОГЦ без преткновений. Бросаю всё и еду. По дороге узнаю, что на вахте людям отказались дать ключ от морга, поскольку директор запретила меня пускать. В тот раз им с трудом удалось уговорить вахтёра. (Когда мы облачали бабу Лену, то присутствующие были возмущены тем, что на ней был странный халат почти без рукавов: «Столетнюю бабулю в гроб в сарафане обрядили!..»)

На другой день проживающие решили сходить к начальству с ходатайством о моём возвращении. Со слов Синицыной им было сказано: «Нет, нет и нет! Департамент запретил (?), из психбольницы сообщили, что Лена опасна для общества (??)» и прочее в том же роде. (Сейчас кое-кто пытается отказаться от этих слов, но я-то отлично поняла, о чём шла речь и чего мне ожидать от всего этого). Ну, во-первых, что это за запрет из департамента — непонятно. За два дня до этого на приёме у Белова нам пообещали разобраться, но о запрещении там не было ни слова. А если для Синицыной департамент — это Клеймёнова со Стикиной, чиновницы низшего ранга и её пособницы (см. часть I), то налицо лжесвидетельство. Что же касается «опасности для общества», то это уже серьёзно, оно если и получше недееспособности, то не слишком: меня при таком определении, сами понимаете, уж точно не пустят в ВОГЦ (решили таким образом поставить мне заслон), но и могут упечь в психушку без всякого моего согласия. А что эта опасность реальна — я почувствовала весьма скоро.

Вот так земляники выстроили свою оборону против меня. Всем известно: нейтрализовать человека, закрыть перед ним все двери, объявив его сумасшедшим, больным, психом — обычный способ дискредитации на все времена, начиная с библейских, а потом уж были Чацкие, Бродские, Солженицыны, Сахаровы и иже с ними. Ведь с точки зрения «психиатрии» (не всей, а той, которая «в кавычках») наша цивилизация — общество нормальных людей — создана людьми психически ненормальными, «больными» — теми, кто из ряда вон. А что до верующих — тут ап.Павел высказался вполне: с точки зрения прочих они «безумны Христа ради». В эту же категорию попадает и любовь. Любящий ближнего для мира сего тоже псих, социально опасный и проч. Это ведь проще, чем бороться с преступностью маньяков... Впору сказать «А судьи кто?» или «Врачу, исцелися сам!» Выходит, я, по их усмотрению, «соц. опасная», «трудноизлечимая» и проч., они могут манипулировать моей свободой как хотят — а сами-то они (это сборище стрекочущих сорок 12 апреля мне напоминало то, что было в кабинете Синицыной 7 апреля), эти врачи и судьи — которые шьют дела по заказу Синицыной, предъявляют обвинения немедицинского характера, хамят, перебивают, угрожают, провоцируют и под конец — орут и бьют по столу (это на человека, у которого давление 200/100, и, между прочим, эпилептика) — эта шайка не опасна ли для общества? И как оценить моральный, физический и материальный ущерб от этой компании?Как просто у нас втоптать человека в грязь по прихоти такой мелкой сошки, как какой-то директор дома престарелых! А если фигура покрупнее — что тогда? и это при том, что обе 29-е статьи — ГК и «О психиатрической помощи» — сформулированы неясно... Вот наша законность!

Скажете — я зря беспокоюсь? Нет уж, всё не так просто, и это будет видно из дальнейшего. И мне не хотелось бы вследствие своего нерадения оказаться где-нибудь «на койке» в казённом доме. Российский беспредел наш знавал и такие случаи...

И кто рассудит теперь между нами? Какой Европейский Суд по правам человека? А может, ждать суда Божия? А что до суда совести — то это давно утраченное понятие в наши дни.

Однако ж продолжим. Я решила в ВОГЦ больше не появляться, а тем временем мой матерал был помещён в интернете, и 30 апреля я отправила его в качестве прошения в департамент труда и соц. развития на имя его руководителя, Мещеряковой Т.Г., не слишком рассчитывая на результат, но чтобы, как говорится, «не прыгать через голову». О результатах говорить пока не приходится. Ответ департамента от 04.06.10, подписанный Мещеряковой Т.Г., сути дела не решает, произвола не упраздняет — круг снова замкнулся... Зато материал быстро стал известен Синицыной (из каких каналов? всё тех же?) И началось... Тут простите, но кое-какие закулисные интриги этого тёмного двора изложить всё же придётся. Почти сразу же разъярённая Синицына уволила зав. социально-правового отдела Панкрашину Н.А. Все знали, что она — единственный официальный претендент на должность директора и просто хорошая женщина. «Ты с Леной в сговоре, это ты предоставила ей документы!» — кричала директриса. Такое заявление — свидетельство недалёкости ума Синицыной, ведь всякому ясно, что никакими особыми «документами» я в том материале не пользовалась, а сообщала лишь свидетельства личного опыта или факты общеизвестные (На вору, видно, и шапка горит... Да, на вору!) Конечно, «сговора» никакого не было, мы с Панкрашиной были едва знакомы, только здоровались, как и со всеми в ВОГЦ — и не более того. Но... недовольство руководством у сотрудников и проживающих росло и продолжает расти, а потому и меня вдруг сильно зауважали там, увидев во мне борца за их права. На меня теперь смотрят с надеждой, что я им помогу избавиться от тирании и беззаконий тамошней дирекции.

Отдел Панкрашиной быстро передали в ведение Воронцовой. Чуть позже понизили в должности другого «зама» — Литовкину, функции её тоже препоручили Воронцовой, и таким образом эта некогда всего-навсего методист, а при Синицыной — её фаворитка и зам. — сделала заметную карьеру и получила немалую власть. Что-то уж оч. похоже на пауков в банке...

О случившемся с Панкрашиной я узнала почти сразу же. А через полчаса мне позвонила главная медсестра Сердечная В.И. и попросила на другой день приехать в ВОГЦ, чтобы перенести шкафы в наш «гер»: «Придёте в первой половине дня и сразу же найдите Суркова (гл. инженер)». Я заподозрила неладное и пригласила с собой волонтёров, да и работа была не из лёгких. Кроме меня, нас было пятеро. По прибытии мы пошли искать Суркова. Мы нашли его у центрального входа, рядом стояла машина мед. помощи, невдалеке сидели шофёр и завхоз... Сурков, увидев за моей спиной волонтёров, как-то странно засуетился и сказал, что нам не к нему. «Ну что ж, идём дальше», — говорю. Нашим ребятам сразу же не понравилась эта «машина». А дальше — больше. Когда нас увидела Сердечная, она тоже несколько смутилась, попросила подождать и удалилась в свой кабинет... Мы были поражены: наш «гер» был полностью занят, ну просто яблоку негде упасть: там были врачи-окулисты со своим инструментарием. А мне сказали накануне, что он свободен... Бытовка же, которую попросили освободить, долго ещё потом оставалась свободной. Нужды в переезде не было никакой... День был предпраздничный (7 мая), сотрудников почти не было, начальство уже начало «отмечать» в сауне... Да, похоже, не порадовала я их...

При погрузке к нам подошла главврач Брагина, чтобы сказать, что волонтёры не имеют права ни купать, ни стричь ногти, ни приближаться к проживающим, пока не принесут справки о состоянии здоровья. (Почему-то несколько лет мы купали, и речь о «справках» ни разу не заходила). «Справки им понадобились, а что люди второй месяц не купаны, вши скоро заведутся — им и дела нет», — бросила в ответ старшая из нас, Клавдия. «Вши-то ладно, их хоть вывести можно, а вот пролежни... Это похуже вшей будет», — добавляю я. Но перед кем метать бисер? (Надо сказать, что в последнее время зарплаты у персонала стали совсем мизерными, текучесть кадров страшная, санитарок не хватает, потому купать людей некому, а директор... Ей, похоже, наплевать. «Я никого не держу». А может, ей это на руку?..)

Кое-как, боком, между дверью и умывальником, втиснули мы шкафы, заставив их вплотную остальными вещами... При этом не переставали извиняться, т.к. мешали работать окулистам... «Зачем это и кому всё это нужно? — спросила я у Сердечной, — А впрочем, ясно, кому». Она же молчала...

Да, сценарий для тех мест отработанный. Скажете — совпадение? А не слишком ли много совпадений?.. Нашим ребятам всё стало ясно, они были в ужасе и изъявили желание засвидетельствовать о случившемся. Сразу было решено, что в одиночку в ВОГЦ мне ни появляться, ни ходить не следует...

Но не то чтоб мы очень уж испугались. Мы решили использовать ситуацию в собственных целях — в интересах проживающих. Что ж, сделаем вид, что пригласив нас, вы как бы сняли с нас опалу. А раз так — мы уже не под запретом! Приближался День Победы, мы уже привыкли по праздникам поздравлять людей и делать им подарки, решили и на сей раз порадовать наших дорогих ветеранов. Если у начальства разумения не хватает, то проживающие не виноваты, сказали мы себе. Мы решили рискнуть. И стали спешно готовиться к концерту...

И вот 10 мая мы, как фронтовая бригада по минному полю, приехали поздравить наших дорогих, горячо любимых друзей, которые все почти хлебнули войны. Сначала с пением «Катюши», криками «Ура!» мы прошли в столовую. «Для нас вы все, кто родился до 45 года — участники, вы голодали, терпели лишения, и чтоб скрасить горечь тех лет, мы сегодня хотим угостить вас — мороженым!» Мы немного попели под гитару в столовой и пригласили всех на концерт в зимнем саду, а перед тем с песнями, поздравлениями прошли по лежачим. Во избежание простуды, к мороженому раздавали ложечки, чтоб люди смогли его съесть растаявшим. Некоторым достались георгиевские ленточки.

Какое же это было торжество! Во время концерта мы все вместе пели, танцевали, читали стихи, студенты института искусств показали трогательный спектакль о войне. Все плакали, все радовались, все были счастливы: «Никто нас не поздравил, хоть вы вспомнили». Люди со слезами бросались на шею: «Мы соскучились без вас!» «Почему вы нас забыли?» «Когда будете купать?» Отвечаем: «Нас не пускают, на нас охотятся, психушку натравили». «Какой ужас! Вот негодяи! Но вы не слушайте никого!» «Приходите, мы вас всегда ждём, рады вам всегда! Ну пожалуйста!» — и так весь день. Восторгам не было предела. Об этом концерте говорили ещё долго...

Узнало об этом и руководство... и отреагировало в высшей степени оригинально. «Кто дал право, почему их пустили (в скобках заметим, что такие концерты с подарками мы делали нередко, и ничего противоправного никто никогда в том не находил), а если б они... могли убить (мы — террористы!), они могли отравить, простудить — кто разрешил давать мороженое, а вдруг оно просроченное (оно прямо с хладокомбината, накладные есть — ах они там вредители такие!)» И прочая ахинея. Шпиономания какая-то... А поскольку мы использовали, как обычно, ещё и храмовую утварь (иконы, рушники, подсвечники, фонарики с благодатным огнём, золотые ветви и прочее — всё это куплено некогда нами), то начальники эти, чтобы мы — не дай Бог! — не сотворили больше ничего подобного, а по большей части — из вражды ко мне, решили... поменять замок в храме. Дело было на Вознесение (опять их в праздник раздирает!) Слесарь отказался: замок в порядке, портить дверь нет смысла. Но 14-го замок всё же поменяли. На это событие прибыли все начальственные особы, и зам. Колтовской строжайше запретил меня пускать и давать мне ключ от храма.

Когда-то мы своими руками и за свой счёт оборудовали этот храм... Теперь все силы брошены на то, чтоб нас туда не пустить...

Однако — в этот же день мы с волонтёром Мишей в храм всё же проникли. Надо было повесить иконы (понадобилась дрель) и поменять пасхальные облачения на вседневные. Последнее удалось лишь отчасти: к «геру» доступа уже не было. Когда мы были в храме, позвонил Сурков и начал на меня орать: «Кто дал право, кто Вы такая, только с разрешения священника, Вы можете убить, избить». (Опять — террористка... или — социально опасная, ст.29?..) Я ответила, что много лет ходила в храм, священник мне не запрещал (ещё и звал назад — пока не узнал, как далеко зашло дело). Но крик не прекращался... Уходили мы с Мишей через чёрный ход.

А в субботу, во время богослужения, позвонила Воронцова узнать, там ли я... Впору тут сказать: Да будет вам... Спите спокойно, Любовь Петровна, бросьте вы вашу слежку, «я празднеством своим не угрожаю вам». (Пока...) Считаю неблагоразумным лезть в пасть к бешеному зверю. А что зверь этот нагл и хитёр — уже ясно не только мне...

После этого ключ от храма исчез с вахты совсем, вопреки всем требованиям противопожарной безопасности...

А дальше — больше. Паника, беснования, безумства в среде начальников... Как всё это погано....

Но увы, результатом всех этих кошмаров стало то, что некоторые мои верные некогда соратники отреклись от нас, стали нас злословить и именовать меня «аферисткой», «террористкой» (опять!); те, кто помогал мне в храме, стали требовать, чтоб меня туда не пускали: «Надо ещё узнать, какая она монашка» (Сразу скажу, что я никакая не «монашка», не была ей и не буду, все это знали, а если меня так зовут за глаза — то это их дело). Мне жаль этих людей. Я даже не осуждаю их: знаю, что репрессивная система ВОГЦ может сломить любого, и мне нетрудно представить, что довелось пережить этим людям, если их принудили говорить эту чушь. Но я думаю,что примирение для нас всё же возможно, да и друзей у нас осталось куда больше, они расписались в своей любви ко мне на том заявлении в мою защиту от 13 апреля (на Радоницу), и они напоминают нам о себе до сих пор. Огромное им спасибо!

Надо сказать, что этот наш случай стал своего рода пробным камнем, тестом на милосердие для многих. Каждый явил при этом своё лицо... Но покаяние всё же возможно. Вот только участь беззаконников определена от Бога: это чада гнева Божия, сыны погибельные, сыны и дщери проклятия. И кто приобщается их мерзостям — приобщится их участи.

Стоит ещё кое-что сказать о храмовой библиотеке. При храме она появилась совсем недавно, до этого книги православного содержания мы отдавали в библиотеку ВОГЦ при условии, что они там будут сохранны. Благотворителей было довольно: книги поступали из монастырей, храмов, от частных лиц, от детей в качестве подарков во время концертов и т.д. Но когда мы приступили к созданию храмовой библиотеки, от этого множества остались рожки да ножки. Самые лучшие (напр., «Библия в иллюстрациях Г.Доре») исчезли бесследно. Но и тогда за пару месяцев пожертвованиями библиотек и прихожан мы собрали 4 полки книг. Пока регистрация их не закончена, не все проштампованы, нет картотеки и каталога, но читатели уже появились, хоть и мало пока. Нам бы жертвовали и дальше, если б не вышеизложенные события... Ещё в начале этой работы меня вызвала к себе Воронцова и стала усиленно уламывать (о, тут они ловкачи!) отдать книги в их библиотеку: обещали и шкаф отдельный, и ключ от их библиотеки (это сейчас я «террористка» и «соц. опасная», а тогда... теперь в храм не пускают, а тогда — аж в библиотеку зазывали... были же времена! Однако — «логика! где логика?») Я долго защищала библиотеку всеми силами. Решающий мой аргумент был: «Если мы отдадим книги вам, то нам перестанут жертвовать, ибо все знают, какая участь постигла пожертвованные ими ранее книги в вашей библиотеке». Она помялась, поулыбалась — и поползновения на нашу библиотеку более не возобновлялись. Вскоре началась история с «золотой дверью». Потом началось гонение. 14 мая книги были ещё на месте. Но нам бы не хотелось ещё раз оставлять это благое пожертвование на расхищение алчных лицедеев.

Недокомплектованной осталась не только библиотека. Нереализованных замыслов у нас немало. Да и за порядком надо следить, с тем мы и приходили 14 мая. Облачения так и не поменяли, хотя и Троица давно прошла... Но опять же — странная логика у тамошнего начальства: 7-го меня вызывают сами, чтоб я таскала тяжеленные шкафы (а впрочем, явно не за этим...), 14-го меня гонят, поскольку я опасна, могу убить, избить и прочее, а 15-го меня отслеживают непонятно для каких целей... А потом говорят, что они не препятствуют волонтёрам. Да нет и не может быть тут никакой логики: ловкачи-беззаконники сами запутались в своих шашнях, и, должно быть, спятили от своего беспредела. Судите сами: нас не просто разогнали, выстроили против нас оборону, присвоили дело наших трудов и оставили проживающих без нашей помощи, в которой они нуждаются — нас вдобавок оклеветали, очернили, посягнули даже на то, что называется «права и свободы человека». (Множество директорских сплетен на сей счёт я даже не привожу — неохота копаться в этом...) Страшно подумать, что они ещё могут сделать. Всё это плата за любовь к ближнему, а это ведь не моё, а Божий дар — я знаю точно. И если за любовь принято выставлять психбольным и социально опасным — то это уж продукты нашей цивилизации. «Мудрость мира сего есть безумие перед Богом» — сказано ведь не зря. Так что же — закон на стороне беспредела? И эти […] могут творить такое и дальше?

И не пора ли поставить отвергнутый некогда вопрос: кто хозяин в доме инвалидов? В департаменте считают, что «хозяева» — администрация. Плоды их «хозяйствованья» — налицо. Но, по большому счёту, хозяева те, кто проживают, а сотрудники — служители их. А то — крепостное право получается. Для нынешних «хозяев» свой рот оказался ближе, жажда власти — ненасытной, а «гос.учреждение» — кормушкой, вотчиной, подвластной территорией. И как эти деспоты попадают на должности? Впрочем, механика российского беспредела предполагает тут множество средств. Всё на глазах у всех — доказать только никто ничего не может — вот они и наглеют... А что бывает с теми, кто пытается хоть заикнуться — лишь отчасти показано выше. Всё рассказы… Продолжение »