По благословению Божию

Что творится в доме престарелых, или Исповедь волонтера.

Вот времена! Ну кто настолько глуп,

Чтоб не заметить явной подтасовки,

И кто так смел, чтобы сказать об этом!

У. Шекспир

В настоящее время, когда внимание общества привлечено к частым пожарам в домах инвалидов, а причин, как водится, нет; когда Правительство во главе с Президентом говорят о необходимости расширить волонтерскую помощь в домах престарелых и инвалидов; в наше время, когда оскудение любви и милосердия в обществе столь очевидно; - настало время взглянуть на эту систему изнутри, с тем, чтобы помочь этим немощным людям и тем, кто служит им. Может, отчасти посодействует в этом данный документ.

Я, Громова Елена Ивановна, посещала ВОГЦ (дом престарелых по адресу: Воронеж, Днепровский пер.,1) уже 16 лет, а в последние годы – достаточно часто (не менее 2 раз в неделю) и подолгу – в силу рабочей необходимости. (Вменять мне это в вину, как пытаются сделать некоторые бюрократы, вряд ли возможно, так как этот «статус кво» установлен при прежнем директоре Пегарькове В.С., как неизбежное исключение из общего правила на основании договора ВОГЦ с епархией, и это не вызывало ни у кого нареканий вплоть до самого последнего времени). На должности ни в ВОГЦ, ни в епархии я не числилась, денег не получала и себе лично не брала. Лет 15 тому назад о. Петр (Петров), настоятель Никольского храма, говорил :"Ходите в дом престарелых, мы все там можем оказаться, никто не застрахован". В последние 5-6 лет я состояла при домовой церкви, храме св. блгв. кн. Ал. Невского, «попечительницей», по слову настоятеля. При храме занималась организацией православных волонтеров (они работали тоже, разумеется, бесплатно). В свое время мне приходилось организовывать миссионерско-благотворительные поездки (иногда вместе со священниками) в другие интернаты города и области, в том числе и психоневрологические (это были концерты с подарками, иногда богослужение и т.д.). Все это я делала по благословению Божию (а потому это не мое, а Божий дар – мои тут только грехи), а поэтому вкладывала в это свою любовь, свое сердце, и люди – будь то проживающие или персонал – отвечали мне, слава Богу, взаимностью. За эти годы мне приходилось иметь дело с дирекцией разных интернатов, да и в ВОГЦ на моей памяти было три директора, отношения всегда (кроме самого последнего времени) были нормальными. Говорить о своих трудах долго не буду, кто хочет – пусть придет и видит, побеседует с людьми (исключая администрацию). И все бы хорошо, но...

Не далее как вчера,7 апреля, на Светлой Седмице, в праздник Благовещения, сразу после Божественной литургии, директор Синицына О. Е. вместе с замами Воронцовой Л. П. и Брагиной Н.Х. в своем кабинете объявили мне о моем окончательном и бесповоротном изгнании: запретили помощь при совершении литургии по субботам, причащении лежачих больных по пятницам, а также организацию волонтерской работы, в частности, купание лежачих больных. Автоматически отменяются некоторые пасхальные мероприятия и много другое (о чем администраторы просто не имели понятия). И если Божественная литургия по субботам совершаться все же будет, поскольку тут главное лицо – священник (с поправкой на некоторые сопутствующие мероприятия, в частности, помощь колясочникам), то с причащением лежачих уже сложнее: это готовится заранее, и священник один тут мало что может сделать. Это нарабатывается годами, и новичок тут не справится должным образом. И таким образом, эти немощные люди могут лишиться огромного во Христе утешения (их бывает иногда более 50 человек), а что говорить о напутствуемых Св. Дарами в последний путь! Для лежачих невозможны раздача антидора, святыни в праздник, концерты и так далее. Есть еще нужды умирающих и почивших и многое другое. Рушатся все наши замыслы и планы, да и просто возможность человеческого общения в любви, возможность увидеть, сказать, порадоваться друг другу, утешить, дать целование мира. Мы так привыкли друг к другу, и нам будет друг друга не хватать. Да и храм – это наше детище – что с ним будет?...

Но...«Незаменимых людей нет, - невозмутимо твердит администатор Воронцова (а за ней и другие), - этим будет заниматься О.К., она обещала». Но это ложь, поскольку О.К. им ничего не обещала и обещать не могла, напротив, отговаривала их, говоря, что «без Елены тут все развалится – то, что создавалось так долго». (Сказать бы им, что у любви не бывает замены, и если человеку замену найти все же можно, то любовь – ни заменить, ни отменить нельзя,- однако ж стоит ли метать бисер? Я-то знаю, чем это здесь кончается — читайте дальше...) Но – «мавр сделал свое дело – мавр должен уйти». Начавшись на Страстной, достигнув апогея в Великий Пяток и завершившись на Благовещение, изгнание совершилось. Пилат умыл руки, фарисеи ликующе сомкнули ряды...

А народ...Народ, то бишь проживающие и некоторые из персонала – в шоке, но не безмолвствует. Люди дружно предлагают свою помощь: «Мы напишем, соберем подписи, пойдем» и т.д. Я ими не руковожу: по себе знаю, что это «начальство» всегда найдет повод отыграться. И все же – слава Богу, что есть те, кого торжество зла не оставляет равнодушными, и люди сплачиваются, чтобы противостоять вопиющей несправедливости (даже самые робкие, те, кто всегда боялся, что их «склюют»). И на том спасибо им огромное. (Замечу, что в дальнейшем ситуация в некотором роде изменилась, и мне пришлось согласиться на их защиту).

Так что же стало причиной изгнания? Причина одна: ненависть и жажда мести начальства и все в этом же роде. К тому же волонтер «со стажем» - всегда здесь лишний свидетель (замечу, что слово «волонтер» мне не очень нравится, об этом – в предыдущем письме к С. Г. Белову). Тут поле для произвола и самодурства «начальства» (простите, лженачальства), ибо что это за начальство, если оно руководствуется собственными злокозненными замыслами и попрало интересы вверенных им людей – проживающих и обслуживающего персонала – тех, чьи интересы оно поставлено блюсти? Что знает об интересах людей такое начальство? Покрыть перерасход фондов за счет людей – это можно, а в остальном – что им до их интересов? У этого «начальства» тут свои «интересы». Однако ж это все верхушка айсберга, верхушка верхушки, но теперь есть шанс добраться и до остального. Чаша долготерпения Божия переполнилась... Свершится ли суд человечь — нам неведомо, но для суда Божия есть место давно. Но они – «ни Бога не боятся, ни людей не стыдятся». Тут ловко умеют прятать концы. Пособники у них – тоже есть. Об этом — ниже. Однако ж попустительство беспределу – наш с вами общий грех, дорогие соотечественники.

Но должны же быть факты, скажете вы? В этой системе за факт можно выдать что угодно, особенно если действует принцип «дышла» и замешаны чьи-то интересы. Тут все средства хороши. Выдать черное за белое здесь всегда можно. В этой системе столько циркуляров, что выполнить их невозможно, а уловить кого бы то ни было в эти сети – не составляет труда. Приведу два примера из моего прошлого опыта. Однажды, когда в департаменте мы беседовали с С. Г. Беловым (зам. начальника департамента труда и социального развития) вот по какому поводу: медсестра в те еще голодные годы запретила посетителям раздать оладьи для поминовения (лакомый кусочек тогда!), - С.Г. сказал следующее: (мы, кстати зауважали его после этих слов): «Медсестра, к сожалению, права, по инструкции это запрещено, но жить по инструкции невозможно, к тому же инструкции часто противоречат друг другу. А потому в таких случаях всегда можно договориться». (Небось, не отравились бы, а то на Рождество дали людям несвежий салат, всех отравили – и началось... Лекарств не хватило (праздник), скорую вызывать запретили (боялись штрафов и СЭС). А люди...Подумаешь...Некоторые попали в больницу – кому дело? «Документация в порядке»).

Другой случай. Однажды нам запретили повесить в палате лежачих иконы, сославшись на нарушение сан. норм. Звоню в СЭС. Там помолчали, подумали и в конце концов сказали: «В другой раз, когда вам будут что-либо запрещать, вы отвечайте так: покажите нам документ, чтобы его видеть, где написано, что вы вправе так поступать». Хороший принцип. Иногда он действовал, но все чаще аргументы были все те же: «У нас светское учреждение», «гос.учреждение» и «Мы вам дали, а вы нам в ножки не упали». Но и что из этого всего следует? Ровно ничего. Чье-то субъективное мнение обосновать на этом можно, но... «Покажите нам тот документ»... Даже при засилии циркуляров это не делается.

Итак, вот их факты. Мы «много» купаем лежачих (число это Брагиной завышено: два корпуса выдаются за один). Что же в этом, вообще говоря, плохого? Недостаток белья мы стараемся восполнять. Однажды, когда мы пробовали отказать одной бабушке купать ее на кровати, так она такой крик подняла: «Караул! Не купают!» Пришлось сдаться... Еще их «фактик». Якобы функциональные кровати поржавевшие потому, что мы не вытираем воду, когда купаем. Тоже ведь – нашли крайнего! Это пыталась опровергнуть О.К., которая сама купала на кроватях, но провокация сработала. Конечно, оба факта не тянут на таковые: один – подтасовка, другой – клевета. Но трудно опровергать глупость, когда из всех углов, как сороки, стрекочут разъяренные администраторши (видно, сценарий этого театра абсурда был расписан заранее). Этот навык - сбить, перебить, забить и т.д – я давно заметила в этой среде. Раньше я считала это неспособностью к диалогу, теперь вижу в этом отработанный метод давления, психологического воздействия. Еще «аргумент» директора: я часто в ее присутствии принимаю валидол (не часто, но бывало – по вышеизложенным причинам). Да, и давление часто подскакивало, особенно когда молча приходилось все это слушать. Вот ведь как, почти по Гоголю – унтер-офицерская вдова сама себя высекла! А вот когда 24 февраля Синицына позвонила ко мне домой и подняла такой крик, что моя бедная больная мама слегла потом надолго – это ничего! В кабинете на меня орут – это ладно, но так распоясаться – звонить в частную квартиру – и... Это ли директор! Учреждения милосердия!... Ни слова не слышит – кричит, не унимается. И я ничего не слышу, мама (она с глушью) слышит ор... Я положила трубку.

И все же главным «фактом» в глазах администрации стало то, что я написала, по их словам, «жалобу в департамент». На самом деле было частное письмо С. Г. Белову, с которым накануне у нас состоялась встреча. Но в силу того, что в департамете такой формы, как частная переписка, не существует, письмо пошло по официальным каналам (а жаль), и некоторые фразы, например, «мы делаем их работу», были вменены в криминал. «Вы говорите, что мы тут ничего не делаем» или «что мы их не купаем» (ничего подобного не было – клевета!) Никто не спорит, конечно же, и вы купаете, только некоторые из них, когда мы недели две не купали, жаловались, что их почти месяц не купали. Однако ж кто когда спорил, что и вы многое делаете, и мы – помогаем вам делать вашу работу. Пусть не всю, но тем не менее. Иначе, зачем же мы ходим – капли, что ли за вами притирать?... Шапка, что ли, на вору горит? Не пойму...Одна санитарка из 1 корпуса сказала так: «Просто вы не такие, как они. Зависть». Может быть, ей видней. Не знаю. Бог знает...

Но почему в руки администрации ВОГЦ попало письмо, адресованное не им? И почему «фактом изгнания» для Синицыной становится то, что я хожу в департамент (это в виду того, что нам запретили купание), откуда она знает, с кем и сколько я там беседую? Выходит, чиновники из соответствующего отдела департамента и администрация ВОГЦ связаны круговой порукой? Я теперь уже нисколько не сомневаюсь в этом. Поскольку «ворон ворону глаз не выклюет», всякий истец у этих крючкотворов становится ответчиком, и наоборот. Как только на меня в соответствующем отделе не пытались «воздействовать»! Сначала «давили» по телефону, потом уговаривали так: «Ну зачем вам туда ходить? У нас есть больные на дому – ходите к ним (что толку говорить этим о благословении...) Я ответила: «Это выглядит примерно так: вот, говорите вы, у тебя есть любимый муж, но там есть Васенька, он лучше, иди-ка ты к нему. Нет уж, у меня там любовь, и это взаимно, и никакой ваш «Васенька» мне не нужен». А в их кабинете на 4 этаже я испытала их чудовищные, садистские, гестаповские формы обращения (страшно вспомнить!) Клейменова, например, говорила мне «ты» и хвалилась тем, что это их обычные методы работы. Смотрите – бюрократия без прикрас! «Вот та, которая умеет красивые слова писать» (это про меня), – вот уж – не мечите бисера... И началось такое...Первое мое изгнание совершилось здесь, причем с довольно гнусной формулировкой: «Когда надо, вас вызовут»(когда рак на горе свистнет). Какой-то подлый сговор...Бывший директор ВОГЦ Пегарьков В. С. успокоил: «Не обращай внимания, Лен. Собака лает – ветер носит». Но овчарки эти умеют и кусаться. Мне угрожали милицией, МВД, МЧС, пожаркой (дальше не помню), требовали справку из психушки, запрещали даже прикасаться и приближаться к проживающим, и т.д, и т.п. И ничего-то они не боятся, бравируют собственной безнаказанностью. («Хотите жаловаться? Я – Клейменова»). Однако ж когда речь всерьез зашла о прошении (после я порвала его у них на глазах, теперь думаю, что зря) – сразу все стали тихенькими, попрятали глаза в свои бумажки (та же Клейменова)... Вот артисты! Не вышестоящая инстанция, а заплечных дел мастера, переносчики сплетен. Информация о проверках оттуда поступает вниз, и там уже встречает проверяющих во всеоружии. И какая польза от этих «дельцов»? Куда человеку обратиться за помощью? Вот и в моем случае: целью послания и визита к Белову было – достигнуть мира, а результатом стало раздувание вражды. Жалоба на учреждение спускается вниз, а бюрократы из вышестоящих инстанций потакают ответчику и топят истца.

Вот где корень всех зол! Если б не эти переносчики из департамента, инцидента, скорее всего, не было бы, а в ВОГЦ всякое письмо или прошение в департамент рассматривается как смертный грех...

Уж я-то всегда знала, что здешнее начальство (ВОГЦ) не любит, когда его о чём- нибудь приходят просить (даже в его кабинет), а потому часто брала это на себя. А что говорить о прошении в высшую инстанцию! Даже моё лирическое послание было воспринято как «жалоба», хотя даже Мещеряков Д.В., руководитель соответствующего отдела, сказал, ознакомившись с ним, что «ничего особенного там нет». Но... для глуповских начальников тамошнего града это повод пустить в ход свой органчик: «Не потерплю!» и «Раз-зорю!» (см. «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина).

Надо сказать, что часто некоторые трения в наших отношениях с начальством возникали ввиду того, что «прогнило что-то в датском королевстве» - то бишь по причине их собственных недоработок и прорех. Иногда там были замешаны чьи-то интересы.

Вот случай. Когда были заперты пожарные ворота на территории ВОГЦ, зам.директора Колтовской объяснил это «замусоренностью» территории. Большая часть этого участка, насколько я знаю, до сих пор принадлежит епархии. Через ворота ходили в храм бабушки из соседних домов. И вот наши братия решили помочь ВОГЦ и бабушкам: убрать принадлежащую епархии территорию. Но... из этого, увы, ничего не вышло. Колтовской, узнав, разбушевался: «Вы всегда хотите помочь, а получается наоборот. Пожарные ворота должны быть заперты!» (???) Оказалось, что там была какая-то тёмная сделка, и мы были явно «не ко двору». Теперь, не нашими усилиями, порядок отчасти восторжествовал, но беззаконие мстит и пока не складывает оружия: те, кому всё это было выгодно, вырыли у ворот большую яму...

Ещё по поводу уборки территории. Когда начальство в принудительном порядке сгоняет для этой цели проживающих — одноруких, хромоногих, тех, у кого давление за 200 («ничего, разгуляетесь», - говорят им), - это ничего. Так неужели, кроме них, некому убрать?.. А ведь есть же соответствующие должности и ставки...

Была ещё история с освещением в храме, и при изгнании это тоже «извлекли из архивов» — вменили в вину. Однажды мы попросили о замене плафонов в храме, ибо старые были совсем неподобающего вида (и сложными в эксплуатации и при уборке). Нам отказали. «Покупайте сами» — был ответ. Однако — зачем в храме плафоны? Настоятель как-то говорил, что стоило бы повесить в храме паникадило. Мы и купили — люстры и бра, чтоб, по возможности, это соответствовало Уставу Церкви. Это вызвало бурную реакцию начальства: «Вы с нами не согласовали». Что - не согласовали? Ведь дано было указание (без всяких разъяснений), и мы, руководствуясь благословением настоятеля, купили и за свой счёт повесили новые светильники. Ведь всё это тоже плоды их недоработок: делай они сами свою работу должным образом — может, нам не понадобилось бы искать спонсоров, тратить деньги...

То же самое — с покраской двери. Сколько мы ни старались скрасить её убожество: и золотые наклейки снаружи размещали там и там, и иконами разбитое стекло замаскировать старались, и трещины закрывали всячески — дверь всё же не имела надлежащего вида. Директор предложила покрасить её самим. В холлах, палатах, других местах появлялись новые тёмные двери — прихожане храма оставались, что называется, «при своих интересах». Тогда наши волонтёры (вдохновлённые поездкой в Елец, где они видели входные золотые двери в храме) выкрасили дверь за свой счёт в золотой цвет. Какая радость была у всех!.. У всех, кроме администрации... О том звонке директора 24 февраля я уже упоминала... Реакция людей на запрет была шоковой: «Они что — совсем...?», «Да как такое может не понравиться?», «Вместо того, чтобы спасибо сказать за такую красоту, за такой труд...»

Аргументы начальства всё те же: «Мы вам дали, а вы...», «Светское учреждение» и «Гос.учреждение» (сейчас в ходу остался последний). Но, простите, где же основание для запрета? Его нет и доселе...

Что касается храма, то всякое его украшение нами со стороны начальства всегда поощрялось, и недаром: ведь всех гостей и проверяющих непременно вели в храм, водили там долго, и это всегда оказывало самое благотворное влияние. Так зачем же рубить сук, на котором вы сидите?.. С другой стороны, мы часто слышали от начальства: «Хозяева здесь не вы, а мы» (по большому счёту — ни то, ни другое, ибо в доме Божием хозяин — Бог, и посягать на достояние Божие есть святотатство, но это тоже — из области «бисера». Храм они почему-то называли «молельней» (?) После разъяснения священника эта нелепица была оставлена, но...) «Хозяева» заявляли о себе особенно тогда, когда в храме, а не в часовне- морге, отпевали (простите, «по блату») некоторых полуистлевших умерших (которые абсолютно не веровали при жизни). Делалось это в нарушение всех санитарных норм, к бурному возмущению проживающих, причём неизвестными священниками без благословения настоятеля («Божий дар — с яичницей») Но хозяин — барин...

Ещё один аспект взаимоотношений с директором. Иногда — вот странно! — инициатива поощряется, даже сетуют на её отсутствие: «Взяли бы да купили дверь», «Взяли бы да поменяли сантехнику» (как будто мы миллионеры!) С одной стороны - «Вы с нами не согласовали», с другой - «Вы ходите к нам часто» (речь о недостатке белья при купании) и «нас напрягаете» (а ничего себе — директору прожить без напряга!), и подчас не знаешь, какую позицию избрать...

Что касается недостатка белья, то теперь от одной бывшей санитарки я почти знаю, в чём причина того, что сестра-хозяйка говорит «Бельё есть», а санитаркам и нам его не хватает в субботы и праздники. Бельё-то и в самом деле есть, но, выходит, «не про нашу честь»: его обрабатывают и сортируют неправильно, заниматься этим должна сестра-хозяйка, а не санитарки (речь о I корпусе). Охотно верю, что это так. И бельё, выходит, лежит мёртвым грузом, а страсти под луной разгораются... Может, этим и объясняется то, что к нам не всегда хорошо раньше относились в I корпусе: лишний расход белья, которого и так не хватает (бывало ведь, что по праздникам, когда прачечная не работала долго, санитарки в комнате грязного белья сушили мокрое, о... бельё, чтобы после стелить его. Сейчас с бельём, слава Богу, стало хорошо, только бы работать, но...) Вообще наши ребята здорово помогали санитаркам (уж они-то всегда были нам рады). И мы всегда жалели их (хоть и там бывало всякое, но не о том речь). Ведь на весь корпус 1-2 санитарки, они же нянечки, они же уборщицы в палатах, поломойщицы в коридорах, «туалетчицы», банщицы, а порой — раздатчицы и посудомойщицы, они же кормят лежачих. Когда нет санитарок, эту работу на себя берут медсёстры. А что получают за это? Молоденькая медсестра, мать семейства, получила 2 с половиной тысячи. И за такой труд — по суткам! Охранница получает 1400 отпускных. «А что вы тут делаете-то?» - говорит директор. И люди в шоке: куда идти, где справедливость искать? Так неужели мы не поможем им понести их бремя, которое для нас легче, чем для них? Все так привыкли, что в суботу — банный день, серьёзное подспорье для всех...

Итак, продолжим. Хорошо известно, что всякий вопрос можно решить с позиций взаимного доверия, в интересах дела (и такое в наших отношениях с начальством бывало часто), а можно — по принципу «палки в колёса», «за подло». И когда это «за подло» становится «нормой» отношений со стороны администрации — тогда беда. Тогда — сплошные придирки, злобные подтасовки вкупе со злонамеренной демагогией, всё извращается, очерняется, приправляется клеветой и т.д. Для нас всё началось на Страстной. До этого была радость Вербного воскресения, праздничное шествие с раздачей верб и подарков... Мы готовились встречать Пасху...

После директор упрекала меня в том, что я всю Страстную, якобы, провела в конфликте с ним. Да, это «подло» началось в Великий Понедельник. Но вернёмся к истокам. С полгода назад нам предоставили (временно) в качестве подсобного помещения пустующий кабинет гериатра («гер» - надпись на ключе). Это «временно» затянулось, и хоть был «гер» далековато, но это было лучше, чем ничего. Это была и кладовка для церковной утвари (облачения, иконы, свечи, святая вода, артос (пища), соборное масло (пища), продукты для богослужения и многое другое. Там хранились подарки (пища), дозревали вербы и т.д.) Оно же стало и бытовкой для волонтёров: там сушились мокрые после купания их вещи, там же мы сушили выстиранные коврики и полотенца. Эта проблема: где сушить полотенца — существовала давно, раньше нам приходилось делать это в храме («О, это ужасно!» - воскликнула директор когда-то, узнав об этом). С получением «гера» эта проблема, казалось, была решена. Волонтёры приобрели сушилку. Но вот в Великий Понедельник директор сделала нам замечание, что мы заняли много места. Начались придирки, подтасовки. «Но нам негде сушить полотенца», - говорю я. «Отдавайте в прачку» - был ответ. (Ну нет уж, увольте, думаю, знаем мы вашу «прачку». Зря, что ли, люди часто просили постирать их вещи, потому что в прачечной плохо стирают? Да и зачем? Штамповать, паковать, носить, получать — проще постирать самим. Да и надёжнее — что вернётся из «прачки» — неизвестно, и в каком виде.) Запрет был обычной придиркой. Это было начало войны, и, как оказалось, конца.

Дальше — больше. Ввиду ремонта в I корпусе (прорвалась канализация под полом) людей выселили в наш «гер», а нас — в одну из покинутых палат. Что это было за помещение! Сырость, грибок, толстый слой мошек, замка нет. «А зачем вам замок?» — говорят (прикидываются, что ли? Но нет уж, увольте, на предмет воровства в ВОГЦ — разговор особый... Даже из храма... случалось...) И даже это бы ничего, но когда открыли пол — началось такое, что в туалете в сравнении с этим — благовоние. Можно ли вообще что- либо хранить в таком месте? «Других помещений нет», — отрезал Колтовской. Тут я возмутилась. «Они только в храме чувствуют себя «хозяевами», а где надо — они головотяпы». Приближалась Пасха, предстояло хранить и сортировать конфеты и печенья для подарков. Утром я сказала (так благословлено): «Я кормить ... людей на Пасху не желаю, не дадите помещение — звоню в СЭС». Колтовской поднял крик, обозвал меня шантажисткой, но помещение всё же нашлось. Правда, разместиться как следует мы там так и не успели... Это было в Великую Среду. Это обвинение — «шантажистка» — я слышала потом. «Но позвольте, как же хранить там продукты?» — говорю. «Храните на пищеблоке» (Нет уж, увольте... Знаем мы о «сохранностях» на пищеблоке... Да и они знают... Прикидываются, что ли?.. Да и есть ряд других неудобств от «хранения» на пищеблоке: сложность сортировки, транспортировки и т.д.) Ещё одна каверза... Они за деревьями леса не видят. Неужели это «начальство» не понимает, что эти пакости направлены на нас, а бьют по людям, которым мы служим??? С кем воюете??? Можно только подивиться неразумию и непорядочности, бесчестности такого «начальства».

Однако в Великий Пяток нам было объявлено, что администрация решила отказаться от нашей помощи по купанию лежачих больных, потому что я «написала жалобу», а священнику сказали, что мы якобы плохо купаем. «И небылицу догоняет небылица...»

А вот о том, как эти самые «администраторы» (по принципу «за подло») омрачили людям Пасху, никто не вспомнил. Я напомню. В понедельник на Страстной я подошла к Синицыной и Колтовскому и сказала, что мы на Пасху, как всегда, будем раздавать освящённые куличи и яйца. «Вы опоздали, мы уже сделали заказ», — был ответ. «Но это наша традиция, — говорю, — мы сделаем это, только, может, в другое время». Кое-как порешили: на завтрак люди получают куличи, приобретённые администрацией, а на обед, после Пасхальной литургии, мы раздаём купленные нами освящённые куличи. Однако когда мы пришли перед обедом на Пасху договариваться, услышали от шеф-повара сие скорбное повествование: «Как вы нас подвели! Мы так понадеялись на вас! Бабушки — и это на Пасху! — подняли такой крик, что нечем разговеться, и многие отказались от завтрака в ожидании ваших куличей». «Как, — удивляюсь я, — ведь Колтовской мне сказал, что куличи будут». «Да, но когда они узнали, что вы будете раздавать, то забрали заказ, понадеявшись на вас». «Но, простите, если на нас рассчитывают, надо с нами договариваться. Нам по силам было бы и две партии освятить». Однако ж, скажем так, как можно договариваться с тем, кого через 2 дня решено изгнать? Вот уж — не плюй в колодец... (Может, потому изгнание и отложили до Благовещения?) Да и не провокация ли это? А может — всё то же головотяпство? Но номер не прошёл: святыню раздали в праздничной обстановке под Пасхальные песнопения множества ребят из молодёжного отдела епархии. А тем прихожанам, которые не завтракали, дали перед литургией куличи из храмовых запасов. Вопрос к Синицыной: кто виноват? И почему праздничный стол был таким бедным? «Перерасход» виноват? Обратились бы к нам — мы помогли бы.

Осталось рассказать ещё один вопиющий факт, имевший место ранее. Это из разряда «мы вам дали, а вы...» Речь идёт о морге — помещении, где находятся тела усопших. Домик этот долго стоял в удручающем состоянии, напоминая то ли сарай, то ли свинарник. Прежний директор Пегарьков В.С. замышлял ремонт этого здания («Провожаем людей в последний путь, и откуда?»), но не успел. С приходом Синицыной я обратилась к ней. Это была одна из первых наших встреч. Разговора не получилось: был крик, забивания-перебивания и — в конечном итоге — отказ. Я пошла в департамент, где к тому времени работал Пегарьков. Синицыной это не понравилось... Деньги в конечном счёте Белов с Пегарьковым («эти крохи») выбили по телефону, на 2008 г. Однако до конца июля ничего не делалось, пока, после смерти одной проживающей, у которой было много влиятельных друзей, они, увидев такое безобразие, решили предать дело огласке. Я сказала начальству об этом, и заодно спросила, почему не ремонтируется морг? «А мы этих денег не видели», - был ответ. «Как так? — говорю я, — иду к Белову». На другой день начался ремонт (интересно, если бы не смерть Хяккеля — что было бы? Или деньги «нашлись» лишь после того, как запахло скандалом?..) И тут отношение директора к нам изменилось к лучшему: до этого она противилась православному влиянию («светское учреждение»), а тут нам разрешили оформить отремонтированный морг по-православному. Деньги на благоукрашение собирали всем миром (и не только прихожане — смерть-то одна на всех...) Много помогли и волонтёры, и в результате — получилась часовня, где есть всё для отпевания умерших, — чистая, светлая, изящная. Ну так что же — кто кому «дал», спрашивается, и за что нам велят кланяться в ножки нашим барьям-благодетелям — дирекции?..

Да и зачем это лизоблюдство? Неужели нельзя найти общий язык в интересах общего дела? Неужели нельзя найти путь к миру, вернуться к временам благополучного разрешения всех проблем? Сколько с моей стороны было попыток нормализовать отношения, и даже когда люди мне «плакались в жилетку», жаловались на директора, я всегда защищала её: «Ну, простите её, она только начинает, ей трудно, помолитесь за неё, вот уже есть улучшение». Это были мои иллюзии. Облагородить образ директора в глазах проживающих мне так и не удалось... Теперь я её уже не защищаю. (А молиться за неё меня не благословляют: там велико противление Богу и Церкви...) Однако с этим человеком всем трудно ладить. На Страстной ушли 3 лучших специалиста: окулист, терапевт и невролог. Это же собираются сделать другие. В администрации постоянные интриги, а вокруг «дорогого Леонида Ильича» — О.Е. — усиленно создаётся ореол её верной личардой Воронцовой (опыт моего личного общения)... «Человек не на своём месте», — или «Медведь на воеводстве», — говорят проживающие с культурным багажом. Немощные говорят так: «Злая, невнимательная. Не знает людей, никогда не ходит, не разговаривает, ей нужны только деньги». А те, кто постарше и попроще, говорят: «Гнать их всех надо поганой метлой!» То же и персонал: «Никакая».

А мне в вину поставили «неумение ладить с начальством» и «плохой характер»... На прощание я сказала Воронцовой: «Характера ищете или работы? Характер у меня один: и с вами, и с другими людьми. «Я не целковый, чтобы всем нравиться» (И.А.Бунин). А работать я могу». Ответа не последовало. Она села и уехала...

А конец был чистый и радостный. Уже после объявления о моём изгнании (напоминаю: было Благовещение) приехали со своим чудным выступлением дети-первоклашки (об этом особо позаботились наши волонтёры). Сначала они прошли по лежачим больным с иконами, золотыми ветками, колокольчиками и в каждой комнате I корпуса при свечах читали стихи, пели песни и раздавали подарки. «Нам плакать хотелось» — говорили они потом. А в конце эти дивные крохи в своих удивительно нежных, порхающих костюмах показали Пасхальный спектакль под замечательную музыку, на фоне прекрасно смонтированной декорации Древней Палестины с тремя кре… Продолжение »